Неточные совпадения
— Избит, но — ничего опасного нет, кости — целы.
Скрывает, кто
бил и где, — вероятно, в публичном, у девиц. Двое суток не говорил — кто он, но вчера я пригрозил ему заявить полиции, я же обязан! Приходит юноша, избитый почти до потери сознания, ну и… Время, знаете, требует… ясности!
Иногда хозяин побежденного петуха брал его на руки, доказывал, что он может еще драться, и требовал продолжения боя. Так и случилось, что один побежденный выиграл ставку. Петух его, оправившись от удара, свалил с ног противника, забил его под загородку и так рассвирепел, что тот уже лежал и едва шевелил
крыльями, а он все продолжал
бить его и клевом и шпорами.
Они не признают эти народы за людей, а за какой-то рабочий скот, который они, пожалуй, не
бьют, даже холят, то есть хорошо кормят, исправно и щедро платят им, но не
скрывают презрения к ним.
Что за плавание в этих печальных местах! что за климат! Лета почти нет: утром ни холодно, ни тепло, а вечером положительно холодно. Туманы
скрывают от глаз чуть не собственный нос. Вчера палили из пушек,
били в барабан, чтоб навести наши шлюпки с офицерами на место, где стоит фрегат. Ветра большею частию свежие, холодные, тишины почти не бывает, а половина июля!
Стрельба выходила славная и добычливая: куропатки вылетали из соломы поодиночке, редко в паре и очень близко, из-под самых ног: тут надобно было иногда или послать собаку в солому, или взворачивать ее самому ногами. было
бить их рябчиковою дробью, даже 7-м и 8-м нумером, чего уже никак нельзя сделать на обыкновенном неблизком расстоянии, ибо куропатки, особенно старые, крепче к ружью многих птиц, превосходящих их своею величиною, и уступают в этом только тетереву; на сорок пять шагов или пятнадцать сажен, если не переломишь
крыла, куропатку не добудешь, то есть не убьешь наповал рябчиковой дробью; она будет сильно ранена, но унесет дробь и улетит из виду вон: может быть, она после и умрет, но это будет хуже промаха — пропадет даром.
Потом приснилось ей озеро и жаркий летний вечер, под тяжко надвигающимися грозовыми тучами, — и она лежит на берегу, нагая, с золотым гладким венцом на лбу. Пахло теплою застоявшею водою и тиною, и изнывающею от зноя травою, — а по воде, темной и зловеще спокойной, плыл белый лебедь, сильный, царственно-величавый. Он шумно
бил по воде
крыльями и, громко шипя, приблизился, обнял ее, — стало темно и жутко…
— А вот, я расскажу, ворона меня любила, это — занятно! Было мне тогда лет шестнадцать, нашёл я её в кустах, на огороде,
крыло у неё сломано и нога, в крови вся. Ну, я её омыл, подвязал кости ниткой с лучинками;
била она меня носом, когда я это делал страсть как, все руки вспухли, — больно ей, конечно! Кричит, бьётся, едва глаза не лишила, да так каждый раз, когда я её перевязывал —
бьёт меня не щадя, да и ну!
Играла машина, ревели и визжали полоротые медные трубы, трескуче
бил барабан, всё это орало нарочито сильно, и казалось, что приказчики, мастеровые, мелкие чиновники, торгаши все тоже, как машина, заведены на веселье, но испорчены внутри, во всех не хватает настоящего, простого человечьего веселья, люди знают это и пытаются
скрыть друг от друга свой общий изъян.
— Ну, слушай, Гордей Евстратыч… Робили мы, пятнадцать годов тому назад, у купцов Девяткиных… шахту
били… много они денег просадили на нее… я ходил у них за штегеря… на восемнадцатом аршине напали на жилку… а я сказал, что дальше незачем рыть… От всех
скрыл… ну, поверили, шахту и бросили… Из нее я тебе жилку с Михалком послал…
Вечерний сумрак окутал поле; лес вдали стал плотно чёрен, как гора. Летучая мышь маленьким тёмным пятном бесшумно мелькала в воздухе, и точно это она сеяла тьму. Далеко на реке был слышен стук колёс парохода по воде; казалось, что где-то далеко летит огромная птица и это её широкие
крылья бьют воздух могучими взмахами. Лунёв припомнил всех людей, которые ему мешали жить, и всех их, без пощады, наказал. От этого ему стало ещё приятнее… И один среди поля, отовсюду стиснутый тьмою, он тихо запел…
Я оставил их и вернулся в дом; жена лежала в постели, уже одетая. Я рассказал ей о том, что происходило на дворе, и не
скрыл даже, что
бил Моисея.
А тот уж летает-вьется над крышей, да в оконце свою любопытную харю сует, да
крылом бьет в стекло, — не знает, куда пробраться, чтобы захватить себе лакомый кусок…
Густая стена зелени бульвара
скрывала хвастливые лица пестрых домов Поречной, позволяя видеть только крыши и трубы, но между стволов и ветвей слобожане узнавали горожан и с ленивой насмешкой рассказывали друг другу события из жизни Шихана: кто и сколько проиграл и кто выиграл в карты, кто вчера был пьян, кто на неделе
бил жену, как
бил и за что.
Наши взад им: «
Крой!»
Пушки
бьют, палят…
Уж не в первый раз строит ему разные пакости этот завзятый дантист и крепостник за то, что Володя не
скрывает своего негодования к таким людям и не раз в кают-компании произносил грозные филиппики по этому поводу и удивлялся, что некоторые офицеры, несмотря на приказание капитана, тихонько, спрятавшись за мачту,
бьют по зубам матросов, пользуясь тем, что они не жалуются капитану.
— Да так-с, — продолжал Лаптев, — глядя на вашу страсть, я чувствую, что у меня старые пульсы заколотились. Что проку
скрывать и молчать: я вам должен сказать, что вы мне напомнили мои юные годы, когда я на стенах углем рисовал и стаканы
бил. Это, знаете, штука не бесстрашная — потому я с вами несколько дней и не говорил об искусстве.
15) Написавши, подписывайся. Если не гонишься за известностью и боишься, чтобы тебя не
побили, употреби псевдоним. Но памятуй, что какое бы забрало ни
скрывало тебя от публики, твоя фамилия и твой адрес должны быть известны редакции. Это необходимо на случай, ежели редактор захочет тебя с Новым годом поздравить.
Престранное видение в иезекиилевском жанре: на одной какой-то точке
бьют фонтаном и носятся какими-то незаконченными, трепетными взмахами в воздухе одни
крылья; они описывают какие-то незаконченные круги и зигзаги, и вдруг падают, упадут, встрепенутся, и опять взлетят снова, и опять посередине подъема ослабеют, и снова упадут в пыль…
— Ты что ж, сокол, стоишь без дела и не
бьешь изменников? Али и тебе
крылья перешибли? — спросил знакомый уже нам старик-балагур, столкнувшись нечаянно с Чурчилой, томно и задумчиво смотревшим на ужасную картину побоища.
— Ты что же, сокол, стоишь без дела и не
бьешь изменников? Или и тебе
крылья перешибли? — спросил знакомый уже нам старик-балагур, столкнувшись нечаянно с Чурчилой, томно и задумчиво смотревшим на ужасную картину побоища.
Поставил я шаров. Федотка вперед взял, и стали играть. Нехлюдов-то
бьет, чтоб пофорсить; другой раз на партии стоит: нет, говорит, не хочу, легко, мол, слишком; а Федотка свое дело не забывает, знай себе подбирает. Известно, игру
скрыл, да как будто невзначай и выиграй партию.
— Без сомнения! — отвечала Нефора, — ведь гора не пойдет с своего места и не загородит Нила, чтобы поднять его воды, а разгневанный народ
побьет вас камнями или побросает в реку. Бежим, следуй за мною: любовь моя
скроет тебя и будет твоим утешением!
Минута была отчаянная. Но выросший в близкой дружбе с природой, мальчик оказался гораздо сильнее, чем предполагал его пестун. Упав в воду, он торопливо заработал ручонками и поплыл к противоположному берегу. Пенистые брызги
били вокруг его во все стороны целыми фонтанами и совсем
скрывали его маленькое тельце от глаз Константина Ионыча.